РОДОСЛОВНАЯ
Отец мой -- Михл Айзенштадт -- был всех глупей в местечке.
Он утверждал, что есть душа у волка и овечки.
Он утверждал, что есть душа у комара и мухи.
И не спеша он надевал потрёпанные брюки.
Когда еврею в поле жаль подбитого галчонка,
Ему лавчонка не нужна, зачем ему лавчонка?..
И мой отец не торговал -- не путал счёта в сдаче...
Он чёрный хлеб свой добывал трудом рабочей клячи.
- О, эта чёрная страда бесценных хлебных крошек!..
...Отец стоит в углу двора и робко кормит кошек.
И незаметно он ногой выделывает танец.
И на него взирает гой, весёлый оборванец.
- "Ах, Мишка -- "Михеле дер нар"- - какой же ты убогий!"
Отец имел особый дар быть избранным у Бога.
Отец имел во всех делах одну примету - совесть.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Вот так она и родилась, моя святая повесть.
***
В калошах на босу ногу,
В засаленном картузе
Отец торопился к Богу
На встречу былых друзей.
И чтобы найти дорожку
В неведомых небесах, -
С собой прихватил он кошку,
Окликнул в дороге пса...
А кошка была худою,
Едва волочился пёс,
И грязною бородою
Отец утирал свой нос.
Робел он, робел немало,
И слёзы тайком лились, -
Напутственными громами
Его провожала высь...
Процессия никудышных
Застыла у божьих врат...
И глянул тогда Всевышний,
И вещий потупил взгляд.
- Михоэл, - сказал он тихо, -
Ко мне ты пришёл не зря...
Ты столько изведал лиха,
Что светишься, как заря.
Ты столько изведал бедствий,
Тщедушный мой богатырь...
Позволь же и мне согреться
В лучах твоей доброты.
Позволь же и мне с сумою
Брести за тобой, как слепцу,
А ты называйся Мною -
Величье тебе к лицу...